Главная Магическое повествование


Магия. Магическое повествование

Магическое повествование: метафора, миф, ритуал и теургия

Магия. Магическое повествование

 

Итак, я изложил теорию, подчеркивающую важность языка и символизма в западной магии. Она не обладает научной достоверностью, но ведь любая магическая теория призвана открывать двери для новых идей и новых подходов. Данная теория подразумевает определенную космологию, то есть предположительную форму Вселенной. В рамках этой космологии потенциально существует исходная реальность, не поддающаяся описанию, – Невыразимое. Над ним простирается море недифференцированной информации, из которого исходят символы, организованные согласно кодам интерпретации. Не все символы созданы равными. Некоторые из них, именуемые метафорами, обладают такой властью над нашими мыслями, что иногда мы даже не осознаем, что это метафоры. Мы принимаем их за истину.

Лингвисты всегда ищут схемы и структуры. В ключевых лингвистических теориях рассматривается то, как, например, слова выстраиваются в словосочетания, а словосочетания – в предложения, и все это для того, чтобы свести безграничное многообразие языка к простой «базовой грамматике». Большинство из тех, кто занимается выявлением таких структур, фокусируются на уровне синтаксиса, то есть на словосочетании и предложении. Но есть и лингвисты, которые изучают, как язык работает в более крупных единицах: в нескольких предложениях, абзацах или целых рассказах и статьях. Обычно такие исследования относятся к области риторики, но некоторые ученые все же настаивают на том, что, используя методы лингвистики, можно анализировать и более крупные языковые структуры. Данная область науки называется прагматикой и дает довольно интересные результаты. Впрочем, в большинстве своем они не связаны с тематикой этой книги. Но одно научное направление имеет отношение к изучению магии – это исследование принципов, по которым происходит организация информации в нашем сознании. В работах Джорджа Лакоффа выдвигается гипотеза, согласно которой это осуществляется при помощи метафор.

Напомню, что метафора – это фигура речи, в которой одна вещь приравнивается к другой. Человек может сказать: «Мой день был сплошным кошмаром», – и это будет означать «у меня был трудный день». Метафоры интересны с лингвистической точки зрения, потому что они – формально – лгут. Но что заставляет нас воспринимать «метафорическую ложь» не буквально? Лишь немногие люди (если не брать во внимание тех, кто плохо умеет читать) подумают, что я уснул среди бела дня и мне приснился кошмар. Лингвисты говорят о том, что сама метафора подсказывает нам: в ней содержится не столько ложь, сколько некая разновидность правды. Каждая метафора имеет форму X = Y, где Х и Y – совершенно разные вещи, а знак = заменяет глагол «есть». Y можно назвать источником, Х – целью. У источника мы мысленно берем какое‑то качество, применимое к Х. Говоря «Мой день был кошмаром», мы берем какие‑то качества кошмара (неприятные, пугающие ощущения, возможно, сложные для понимания) и применяем их к «моему дню». Если я так скажу, то вы решите, что, вероятно, днем у меня было много работы, или мне пришлось вступить в какой‑то конфликт, или я получил плохие новости. Вы вряд ли заключите, что я забыл надеть штаны или долго падал в пропасть, как это бывает в ночных кошмарах. По какой‑то причине почти каждый человек способен определить, какие именно элементы источника применимы к цели.

Метафору можно рассматривать как более сильный класс символов. Символ говорит: «Х символизирует (обозначает) Y», а метафора говорит: «Х есть Y». Если свеча – это символ просветления, то вы можете сказать: «Эта свеча символизирует просветление», – подразумевая при этом: «но остается свечой». Однако в ритуале мы нередко осуществляем метафорическое приравнивание: «Эта свеча есть просветление». Некоторые буддийские ритуалы делают это различие очевидным: символически сутры, или священные писания, являются уроками, ведущими читателей к совершенству. А в ритуале они часто используются для обозначения собственно просветления, причем в некоторых школах буддизма принято просто читать названия сутр снова и снова. Символ становится метафорой, когда означающее и означаемое разделяет только глагол «есть». Соответственно, метафора в каком‑то смысле более фундаментальна и могущественна, чем символ. Метафора – это сверхсимвол. Символ и то, что он означает, находятся на некоем расстоянии друг от друга, а метафора объединяет их в одно целое.

Лакофф полагает, что метафора – это не просто фигура речи, используемая для украшения поэзии и прозы, а фундамент нашего способа мышления на языке. Вспомните, например, как вы образуете наречия в английском языке: берете прилагательное – допустим, happy («счастливый») – и добавляете к нему суффикс – ly . Получается happily («счастливо») (возможны небольшие отклонения в написании). Суффикс – ly , конечно, не похож на метафору, но в англосаксонском для образования наречий использовался суффикс – lice , означавший «с телом, в теле». Так что слово happily изначально имело значение «со счастливым телом». Поэтому человек, который «счастливо смеется» на самом деле «смеется в счастливом теле». Суффикс имел метафорический смысл, который затем был утрачен, и он превратился просто в звуки, которые добавляют к прилагательным, чтобы сделать из них наречия. Если вы владеете испанским, то знаете, что в нем есть аналогичный суффикс, превращающий прилагательные в наречия – – mente. Буквально он означает «с умом». Почти каждое слово в нашем языке может рассматриваться как метафора, если вы достаточно глубоко проследите его происхождение.

Метафора не ограничивается лексическим уровнем языка и распространяется на самые сложные его уровни. Лакофф считает, что мы «живем» определенными метафорами[1]. Другими словами – с помощью метафор, как и кодов, создаются символы. К примеру, мы склонны думать, что «вверх» – это «больше», а «вниз» – «меньше». Если мы хотим посильнее натопить в комнате, то поднимаем температуру. Когда начинаем говорить тише, то понижаем голос. Однако уравнения выше = больше и ниже = меньше, если подходить к ним буквально, неправильны. На самом деле мы ничего не двигаем ни вверх, ни вниз, когда крутим регулятор обогревателя или приглушаем голос! Кстати, есть еще одна метафора, которая пересекается с первой: по часовой стрелке = выше = больше. Она появилась благодаря примитивным электроприборам, а также решению (по большому счету произвольному) стандартизировать их шкалы в соответствии с ходом часовых стрелок, повторяющих движение Солнца.

Кто‑то может подумать: подобный анализ метафор подходит старым замшелым лингвистам (хотя вовсе не все мы такие уж старые), но какое значение он может иметь в реальной жизни? Лакофф полагает, что у нас часто формируются предубеждения, основанные на этих метафорах и способные сбить нас с пути. Например, он обращает внимание на то, что республиканцы и демократы имеют разные исходные метафоры, касающиеся управления, и это мешает им эффективно общаться друг с другом. Республиканцы, полагает исследователь, воспринимают правительство как строгого отца, обеспечивающего необходимую дисциплину, а демократы – как заботливого родителя, пекущегося о нуждах своего ребенка[2]. Очевидно, что если демократ попытается убедить республиканца, исходя из своей базовой метафоры, то республиканец отвергнет его аргументы, основываясь на своей. И коммуникация не состоится.

 

Метафоры, которыми мы творим магию

 

Я всегда стараюсь замечать, на бытовом или на магическом уровне, какого рода метафоры используют люди, чтобы приспосабливать свои методы общения к мировоззрению. Мой повседневный метод – просто сочувствие: я представляю, что люди могут чувствовать и почему. Магический метод лишь немного сложнее обычного. Я расслабляюсь при помощи четырехкратного дыхания или другого подобного упражнения и воображаю черное зеркало или пустое пространство. Когда в нем появляется предмет или образ, я пытаюсь связать его метафорически с тем, что говорит или пишет человек, чтобы понять, каковы его исходные метафоры. Конечно, Джордж Лакофф не особенно интересовался возможностями магического применения своей теории, и поэтому я взялся за написание собственной книги.

Метафоры, управляющие нашей жизнью, задают ракурс, в соответствии с которым мы воспринимаем самих себя. Другими словами – мы организуем свое восприятие посредством метафорических историй, которые рассказываем сами себе. Увидев человека, стоящего в тени, мы воспринимаем его как грабителя или насильника, если наша исходная метафора – мир = опасность. Конечно, этот человек может просто ждать такси, если посмотреть на ситуацию по‑другому. Демократу, в сознании которого глубоко укоренена метафора правительство = заботливый родитель , иногда бывает трудно не считать республиканцев равнодушными и жадными людьми. А для республиканца с его метафорой правительство = строгий командир проблемой является воспринимать демократа не как человека чрезмерно снисходительного и склонного к вседозволенности. Опираясь, как большинство ученых, на доминирующую метафору мир = материя [3], мы всегда стремимся интерпретировать свои наблюдения в материалистическом ключе. Даже сталкиваясь с чем‑то из ряда вон выходящим или странным, мы говорим, что этому должно быть «разумное объяснение». А у мистика в роли господствующей может выступать метафора мир = игра или мир = иллюзия. И в этом кроется причина поведения, которое материалисту покажется ненормальным, но в котором, с точки зрения самого мистика, будет абсолютный смысл (таково, например, кружение на улице суфия, поющего молитвы Возлюбленному). Маг может глубоко и неосознанно (или осознанно) опираться на метафору мир = взаимодействие духов , что приведет его к открытиям, шаманистическим и анимистическим по своей сути. Другой вариант – реальность = информация. Он порождает наблюдения и впечатления, соответствующие данной магической теории.

Интересно, что подобные метафоры порой вовсе не кажутся метафорами. К примеру, когда мы говорим «она – воровка», то на самом деле не утверждаем факт, а создаем метафору. «Она» – это цель, а «воровка» – источник, и мы берем некий элемент «воровки» и применяем его к человеку, о котором идет речь. Конечно, существует очень мало свойств, присущих воровке, поэтому задача решается довольно легко и данное высказывание воспринимается как буквальная истина, а не как метафора. А теперь подумайте о том, что происходит, когда вы клеймите кого‑то как «воровку» – все остальные качества этого человека вы отбрасываете. Никто не ворует по двадцать четыре часа в сутки. У воровки может быть семья. Вы могли бы сказать: «Она мать», – подразумевая того же самого человека, но придав цели совершенно иной набор качеств. Однако если уж мы сделали такое метафорическое допущение, значит, у нас были соответствующие данные. Когда кто‑то совершает преступление, люди, знающие этого человека, нередко говорят: «Но ведь он был таким хорошим!» Им бывает трудно сопоставить эту новую информацию с метафорой «Х есть друг».

Альфред Коржибски, основоположник общей семантики[4], пошел еще дальше и предложил по возможности избегать использования глагола «быть», особенно в качестве глагола‑связки, соединяющего друг с другом две идеи (другими словами, знака равенства)[5]. Мы можем избегать таких конструкций – например, заменяя все формы глагола быть (есть, был, будучи, бывший), уравнивающие разные вещи, фразами типа «похоже на Х» или «обладает свойствами Х». Или используя вместо существительных глаголы: тогда фраза «Сью – (есть) воровка» трансформируется в «Сью украла деньги с работы». Заметьте, что таким образом мы превращаем суждение в наблюдение. Если вы говорите «Сью – воровка», то вряд ли люди сразу же спросят вас: «Почему вы называете ее воровкой?» А если вы скажете, что она украла деньги с работы, то собеседники могут поинтересоваться и причиной ее поступка. Отказ от неосознанного или бездумного использования метафор открывает перед нами возможность рассуждать и задавать вопросы.

Однако я совсем не хочу сказать, что все метафоры препятствуют ясности мышления и проникают в наше подсознание как коварные чужаки. Напротив, метафоры служат полезной цели, и без них у нас бы вообще не было языка – только кряхтение, жесты и немногочисленные слова, обозначающие важные предметы и действия. И без метафоры у нас бы, вне всяких сомнений, не было магии. Вся магия, независимо от специфики отдельных практик, зиждется на наборе базовых метафор. Например, представитель церемониальной магии рисует сигил при помощи магического квадрата, читает текст инвокации конкретного планетарного ангела, и все это он проделывает в подходящий планетарный час с целью достижения какого‑то эффекта. Ведьма может умастить каким‑то веществом свечу определенного цвета и молиться, пока та горит. Практик худу собирает природные и не совсем природные материалы, зашивает их в кусок войлока и прячет где‑то в своем доме или на теле. Эти практики кажутся разными, но в каждой из них присутствует метафорическое начало. Приверженец церемониальной магии выбирает планетарный час и квадрат согласно метафоре, связывающей его желание с планетами. Ведьма и практикующий худу выбирают определенные цвета и субстанции по той же причине – из‑за существования метафорической связи между выбранными предметами и желанием. Антропологи называют это принципом симпатии, то есть верой в то, что схожие объекты могут влиять друг на друга.

Принцип симпатии и его «родственник», принцип контакта (объекты, однажды контактировавшие друг с другом, продолжают оставаться в магическом контакте, поэтому один волосок способен повлиять на все тело), могут быть объединены в принцип метафоры; принцип контакта лежит в основе варианта метафоры – синекдохи. Одна вещь, магический символ, обозначает другую вещь, магическое означаемое. Голубой цвет для ведьмы означает исцеление, а для церемониального мага – деньги. Но и в том и в другом случае мы имеем дело с метафорой идеи. Соответственно, различия между системами магии – низкими или высокими, народными или религиозными – обусловлены не столько целями, сколько скорее эстетическими соображениями, определяющими выбор метафоры. В конце концов, ведьма может так же легко сжечь белую свечу, чтобы пообщаться со своими богами, как и зеленую – для привлечения богатства.

 

Эстетическая составляющая магии

 

Выбор магических метафор – это эстетическое решение; значит, чтобы понять магическую метафору, необходимо понимание эстетики. Эстетика, наука, изучающая то, что затрагивает чувства людей, – часть аксиологии, науки о ценностях. Эта сфера всегда была довольно непростой для изучения, поскольку философы достаточно рано осознали, что кажущееся приятным одному человеку другие могут находить неприятным. Многие из них просто умывали руки, повторяя вслед за Цицероном: «О вкусах не спорят»[6]. Однако другие философы – и таких ничуть не меньше – признают, что этика, наука о правилах поведения, является отраслью аксиологии. Существует ряд достаточно универсальных принципов, действующих в области вкуса. Так, нам нравится симметричное или почти симметричное, мы любим пропорции, основанные на золотом сечении, мы склонны предпочитать завершенность незавершенности. Но даже эти принципы вкуса нарушаются для достижения художественного эффекта. К примеру, многие композиторы используют в качестве выразительного средства диссонанс. Следовательно, любая стоящая эстетическая теория должна учитывать и факт многообразия людских вкусов, и то, что любое эстетическое правило один художник может нарушать, а другой – признавать прекрасным и непреложным.

В магии мы вполне можем руководствоваться следующим правилом: «Я мало что знаю об искусстве, но знаю, что мне нравится». Если выражаться более научно, то оно будет звучать так: «Эстетическая ценность любой вещи заключается в воздействии данной вещи на человека в конкретное время и в конкретном месте». Мне нравятся анчоусы, поэтому у меня с ними целый ряд приятных ассоциаций, а еще мне по душе сильные ароматы. Я люблю панк‑рок, поскольку мне нравятся его энергия и ритм. Я люблю природу, так как испытываю чувство благоговения и покоя, когда нахожусь на ее лоне. Кому‑то могут нравиться песни в стиле кантри, потому что в них забавные стихи. Казалось бы, такого рода персональная эстетика означает, что эстетических ошибок быть не может. Но это не так: эстетической ошибкой было бы притворяться, что вам нравится то, что на самом деле не нравится. Конечно, вы можете научиться любить что‑то или попытаться изменить к этому свое отношение, но притворяться, будто вам что‑то нравится, то есть лгать самому себе, – это и есть эстетическая ошибка.

Другая эстетическая ошибка – отмахиваться от всех эстетических вопросов, говоря: «Раз вам это нравится, значит, это правильно для вас». И хотя с одной стороны, это правда, с другой – это недооценка возможностей эстетической инновации. Исходя из этой точки зрения если все объекты эстетически равны, то зачем суетиться и создавать новое искусство или экспериментировать? Предметы прикладного искусства – такие как обои – и популярная музыка хороши на своем месте, но если человек основывается исключительно на принципе «мне это нравится, значит, это хорошо для меня», то они становятся для него фундаментом всего искусства. Чтобы думать и развиваться, нам нужны более сложные эстетические задачи. Магия, если она осуществляется правильно, обеспечивает нас такими задачами – как и хорошее искусство. Одна из важнейших задач, особенно в эпоху постмодерна, – признать, что традиции существуют по определенной причине: они действуют в течение какого‑то периода и нравятся большому числу людей. Так что если у вас есть веская эстетическая причина, то вы можете использовать веер вместо атама. Но, поступая таким образом, мудрый экспериментатор признает, что атам и веер – это разные предметы с разной историей и семиотическими связями.

Если бы принцип «нравится – не нравится» работал как простой выключатель, мы бы могли ограничиться таким правилом: если это работает для тебя, используй это. Однако что‑то может работать для кого‑то множеством способов. Давайте возьмем некую воображаемую ситуацию. Эмбер изучает ритуальную магию и достигла того этапа, на котором следует изготовить жезл, представляющий волю мага. Не являясь сторонницей какой‑то конкретной магической традиции, она немного растерялась. В традиции «Золотой Зари» принято использовать богато украшенные, громоздкие, увенчанные лотосом жезлы, тогда как в гримуаре «Ключ Соломона» описывается довольно простая, срезанная в определенное время ветка с начертанными на ней символами. В некоторых книгах говорится, что ветка должна быть от бузины (а там, где живет Эмбер, бузина не растет), в других упоминается дуб или ясень. В одном источнике рекомендуется даже тис. Женщина поспрашивала у знакомых и получила такой ответ: «Найди что‑нибудь, что тебе по душе». Наконец она увидела жезл, сделанный из меди и инкрустированный полудрагоценными камнями (в основном агатом и кварцем). Обрадованная, Эмбер купила его – помимо всего прочего он показался ей красивым.

Другими словами, жезл «работал» для нее. Но здесь Эмбер допустила довольно грубую магическую ошибку. Дело не в том, что она купила жезл, а не сделала его сама, а в том, что она перепутала метафоры. В литературе мы называем это смешанной, или противоречивой, метафорой. Например: «Поток был прозрачен, как стекло, и весело пузырился». Эмбер впала в заблуждение, решив, что все метафоры одинаковы. Однако жезл играет особую метафорическую роль: он символизирует ее волю, силу, авторитет и одновременно является своего рода указкой, как бы продолжением ее пальцев, а значит, обозначает ее способность манипулировать миром. Если бы она использовала инструкции «Золотой Зари», у нее был бы жезл, увенчанный лотосом и раскрашенный в зодиакальные цвета, что символизировало бы духовную природу ее воли, воплощенную в звездах, управляющих, в символическом смысле, ее судьбой. Даже если бы она использовала простую дубовую веточку, та тоже представляла бы ее непоколебимую волю (поскольку дуб – очень твердое дерево), а также символически связывала бы ее с молнией и громом. Если бы Эмбер выбрала ясень, то приобщилась бы к скандинавским мифам о первом человеке Аске, созданном из ясеневой древесины, а также ко многим другим символам. Но медь в ритуальной магии – это металл Венеры, а посему он вряд ли может быть символом воли. Кварц имеет множество ассоциаций, большинство из них связано со сновидениями, гномами, а в последнее время – еще и с энергетической парадигмой.

Медный жезл Эмбер красив, но не слишком подходит для ее целей. Он – результат не тщательно выверенного символического решения, но решения вкусового. Наверное, найдутся читатели, которые заметят, что по крайней мере в одной символической системе, а именно в Телеме, воля и любовь являются взаимосвязанными понятиями, поэтому медный жезл не так уж и плох. Да, конечно. Эмбер могла бы принять то же самое решение, но только основываясь на серьезном анализе метафор или на интуиции, и уравнять идеи воли и любви в своих ритуалах. В этом случае медный жезл прекрасно подошел бы. Быть красивым и быть подходящим для конкретной магической роли – это не одно и то же.

 

Логика метафоры

 

Чтобы понять или даже создать магическую систему, мы должны представлять себе, как каждая ее часть метафорически соотносится с остальными. Какие части отсылают нас к другим составляющим и каким образом? В метафорическом смысле жезл есть воля, а что же тогда есть атам? Алтарь – это Вселенная, а что же тогда круг? В магической традиции как минимум часть этой мыслительной работы уже проделана, но от вас все равно может потребоваться связать эти смыслы воедино. Самое главное – помнить, что магия и магическая символика подчиняются не математической логике и не научной логике вообще, но тому, что поэт Харт Крейн назвал «логикой метафоры»[7]. Алтарь может обозначать Вселенную в одном смысле, а круг – в другом. Возможно, алтарь в вашем понимании – это Вселенная физических законов (он состоит из прямых углов и твердых материалов), тогда как круг – Вселенная законов нефизических (он висит в воздухе, неосязаем и состоит из одной сплошной линии). Не исключено, что для вас атам также представляет волю, только при этом ее более агрессивную разновидность: волю войны, а не волю мира. Маги хаотического направления иногда любят экспериментировать, занимаясь магией, к примеру, в додекаэдре, а не в круге. Прекрасно, но что тогда символизирует этот додекаэдр?[8]

Метафоры в магии подобны языку, которым мы ежедневно пользуемся. Каждый, кто утверждает, что какой‑то конкретный набор слов будет неправильным в абсолютно любой ситуации, является, с лингвистической точки зрения, человеком недалеким. А тот, кто возьмется утверждать, что медный жезл ни для чего не может пригодиться, будет признан человеком ограниченным с точки зрения магии. Однако если кто‑то вдруг заявит, что любые слова можно использовать в любой ситуации, то это тоже будет ерунда, как и утверждение «Все, что мне нравится, работает». Символы в наших заклинаниях и в магической работе должны подбираться столь же тщательно, сколь и слова, в зависимости от ситуации и времени. И хотя вкус в какой‑то степени определяет то, что мы говорим, и то, какие символы применяем в магии, он, в свою очередь, должен контролироваться четким пониманием цели.

 

Магические системы метафор

 

Метафора не просто определяет наш выбор магических орудий – она лежит в основе самой магической системы. Каждая магическая система имеет доминирующую метафору или ряд метафор, которые отбирают коды, предназначенные для интерпретации символов. Например, в истории, изложенной выше, Эмбер занималась ритуальной магией и интерпретировала медь как металл Венеры. Но если бы она представляла другую магическую традицию, то все могло бы быть иначе. Допустим, будучи ньюэйджером, она воспринимала бы медную трубку как проводник энергии. Для мага‑ритуалиста всеобъемлющей метафорой, определяющей выбор кодов интерпретации, является максима «что наверху, то и внизу». У всего, что есть на небесах, имеется соответствующая субстанция или символ на Земле, и наоборот. Так, у планеты Венера есть свой металл, животное, дерево и т. д. Основополагающая метафора нью эйдж – «реальность есть энергия», поэтому каждая вещь рассматривается как участник обмена энергией, и отсюда выводится ее магическая функция. Материалист может возразить: «Но ведь ни одна из этих метафор не является истинной!» Но метафора по сути своей есть неправда, причем в буквальном смысле. А материалист видит мир в рамках уже упомянутой синекдохи (как часто вместо целого): «Вся реальность есть материя».

Какова же основополагающая метафора (или метафоры) вашей магической системы? И какого рода коды для интерпретации реальности она отбирает? Давайте рассмотрим некоторые примеры, чтобы понять, как это работает. Позвольте мне предварить их заявлением: я не пытаюсь оценивать какие‑либо магические системы, выступая в роли авторитетного специалиста. Я говорю только о тех магических системах, с которыми сам имел дело, и описываю метафоры, которые, как мне кажется, этими системами управляют. Духовки бывают разными, и надо правильно выбирать время готовки. Вот несколько основополагающих магических метафор.

 

Мир состоит из энергии

 

Данная метафора подразумевает, что вся реальность – в основном материальная – состоит из энергии. Эту энергию, в отличие, скажем, от кинетической или электрической, можно контролировать при помощи мыслей и намерений. Магия, которая функционирует в соответствии с этой метафорой, фокусируется на выявлении, перемещении и изменении этой энергии. Иногда говорят, что физические объекты обладают энергией, вибрирующей с определенной частотой. Эта метафора столь популярна, потому что энергию, проходящую через наши тела, очень легко представить. Кроме того, она придает магии научный глянец, что нравится приверженцам научного метода. Маг, использующий эту метафору, склонен интерпретировать явления, основываясь на кодах амплитуды, вибрации и частоты. Энергия будет «вибрировать» с «определенной частотой» для достижения различных целей. Цвет и звук, соответственно, играют важную роль в подобных магических манипуляциях.

 

Что наверху, то и внизу

 

Эта метафора действует во многих магических системах, но особенно важна в церемониальной магии, где объекты материального мира соотносятся с идеями, которые считаются принадлежащими высшему плану бытия, высшей реальности. Таким образом, аметист представляет идеи царственности, щедрости и трезвости, то есть те понятия, которые в традиционной астрологии контролируются Юпитером. Растения, камни и другие предметы идентифицируются по признакам, выражающим такого же рода соответствия. Среди этих признаков можно назвать цвет, вкус, форму и т. п. Для мага, преданного этой метафоре, все или по крайней мере многие символы являются отражениями реальности ноуменов. Такой маг признает значимость совпадений. В магии активно задействуются различные объекты, графические символы и ритуальные манипуляции с ними.

 

Вселенная живая

 

Эта метафора лежит в основе анимистического мировоззрения: у любого предмета есть дух, который может с нами общаться. В данном случае магия предполагает установление контакта и дружбу с такими духами или подчинение их своей воле. Обычно цель общения достигается посредством транса и измененных состояний сознания; духу присваиваются форма и имя, что позволяет воспринимать его как живое существо. Анимист интерпретирует свои ощущения согласно кодам, управляющим социальным взаимодействием. Соответственно, анимистические церемонии часто включают в себя символическое дарение, разговор и единение.

 

Вселенная есть Бог (или управляется Богом)

 

Теистическая метафора позволяет нам менять мир, апеллируя к Богу. Магия в данном случае – это молитва и религиозное поклонение. Здесь часто выдвигаются определенные требования – например, жизнь, соответствующая каким‑то стандартам святости. Религиозный маг может презирать символы персональной силы и трактовать события как проявление божественной воли. В магии происходит обращение к религиозным фигурам прошлого и символам святости.

Представленный выше список метафор – это колоссальное упрощение. На самом деле они взаимодействуют в любой магической системе, и каждая из них содержит другие метафоры, которые мы могли бы раскрыть. Например, метафора «что наверху, то и внизу» включает в себя такие элементы, как «выше = лучше; ниже = хуже» и «небо = верх; земля = низ»[9].

Наша задача заключается не в том, чтобы составить полный список всех метафор, а в том, чтобы показать, что мы используем их для отбора и интерпретации своих магических переживаний и опытов. Тот, кто говорит: «Все состоит из энергии», – может ощущать воздействие «негативной энергии», а маг, придерживающийся представления о том, что «все живое», склонен в аналогичной ситуации испытывать на себе воздействие злого духа. И, что самое важное, не верящий в магию вообще и пользующийся метафорой «реальность полностью материальна» в том же самом случае вообще ничего не заметит. Ничего не заметит даже ученый, привыкший к объективному наблюдению, хотя и будет по непонятным причинам чувствовать себя неважно. Ведь материалистическая метафора не допускает эмоций в предметную сферу, воспринимаемую как реальность.

Итак, базовые метафоры влияют на нашу магию и даже на способность допускать ее существование. Но мы не просто идем по жизни в окружении базовых метафор. Мы сами являемся творением системы, поэтому пытаемся каким‑то образом систематизировать метафоры. Мы связываем их в истории. Истории, или мифы, состоят из метафор, которые наравне с кодами организуют наши жизненные впечатления.

 

 

Символы, коды и метафоры

 

Вот пример, который поможет нам прояснить, что представляют собой разные уровни взаимодействия символов, кодов и метафор. Христиане верят, что когда‑то люди были совершенны, потом произошло грехопадение, и теперь они борются за возвращение милости Божией с помощью Иисуса, который в один прекрасный день объявит о завершении процесса. Эта история содержит больше метафор, чем слов! В ней есть такие метафоры, как «добро наверху, зло внизу» (идея падения), «время – это линия» (есть начало и конец), «грех – это враг» (мы с ним боремся ), и т. д. и т. п. Данные метафоры, в свою очередь, задают соответствующие коды. Например, метафора «время – это линия» диктует нам коды, разбивающие время на блоки (секунду, минуту, день, неделю), имеющие начало и конец (полночь, уикенд). Она также предлагает коды, интерпретирующие, например, лежание на диване и глядение в потолок как «пустую трату времени», потому что его у нас мало. История Христа отбирает наиболее важные метафоры. С помощью таких кодов, как определение «часа» и «минуты», «добра» и «зла», эти метафоры управляют поведением верующего в повседневной жизни.

 

Метафора ритуала

 

Было бы слишком скучно разбирать все метафоры, задействованные в ритуале. Мы осознаем, что, например, свеча – это символ просветления, и т. д. Иногда мы используем набор символов: жезл символизирует огонь, чаша – воду, кинжал – воздух, диск (пентакль) – землю. Пентакль мы редко воспринимаем именно как метафору земли, обычно – просто как ее символ. Но выстраиваем эти четыре предмета в соответствии с исходной метафорой «Огонь, Вода, Воздух и Земля – четыре элемента реальности». И используем их согласно кодам, указывающим нам значение данных предметов (а не вырываем при помощи кинжала зубы, например).

Попытки найти основополагающую структуру ритуала предпринимались антропологами на протяжении целого столетия. Виктор Тернер[10] утверждал, что некоторые ритуалы, особенно ритуалы перехода, знаменующие собой смену социального статуса, обладают трехчастной структурой: отделение от обычного мира, пороговое, промежуточное состояние и воссоединение с обычным миром. Тернера особенно интересовало промежуточное состояние и то, что в нем происходит, но, с оккультной точки зрения, тернеровский анализ ритуала не слишком убедителен. Он напоминает мне знаменитое утверждение Аристотеля, гласящее, что каждое драматическое произведение имеет начало, середину и конец. И хотя в свое время Тернер сделал полезное аналитическое заключение, на практике при создании ритуала оно мало чем может помочь. И Тернера нельзя в этом винить, ведь его целью было не создание инструкции для написания новых ритуалов, а описание и изучение существующих ритуалов.

Связь мифа и ритуала помогает определить, какие мифологические сюжеты сформировали ритуал. Миф – это не что иное, как культурное предание. И хотя само слово миф для современных читателей зачастую означает «неправда», на самом деле он является просто способом организации метафор в целой культуре. Если мы можем рассказывать себе истории о том, что «люди, которые хорошо работают, получают желаемое», то мифология предлагает нам гораздо более сложные и впечатляющие истории. Например, миф о Икаре, сыне мастера‑ремесленника Дедала. Икар и Дедал оказались в плену на острове. Дедал изготовил для себя и для сына по паре крыльев из воска и перьев. Они полетели прочь с острова, но Икар, несмотря на предупреждения отца, подлетел слишком близко к солнцу, и воск, скреплявший крылья, расплавился. Юноша упал в море и утонул. Эта история дает нам метафоры, связанные с такими категориями, как авторитет, доверие, подчинение, опасность, свобода и т. д. Это направляющий миф не для одного человека, а для целой культуры.

Многие мифы порождают ритуалы. Например, христианское причастие – ритуал, напоминающий о том, как Иисус разделил хлеб и вино со своими учениками[11]. В христианской церемонии бракосочетания обычно повторяется миф об Адаме и Еве. В магических же ритуалах пока что, кажется, не происходит воспроизведения мифов. Так, в знаменитом Малом ритуале Пентаграммы маг идентифицирует себя с центром Вселенной, обозначая точки Древа Жизни на своем теле, потом идет по кругу и рисует пентаграммы для сторон света, активируя их при помощи божественных имен, а затем вызывая четырех архангелов. Маг заканчивает ритуал, выполняя те же действия, что и в начале. Воспроизводит ли он при этом какой‑то конкретный миф? Нет. Но он повторяет общий миф, который формирует многие, если не все наши магические ритуалы.

Джозеф Кемпбелл считал, что все мифы являются вариантами одного мифа о путешествии героя. Я полагаю, что большинство наших ритуалов также включают в себя элементы данного мифа, особенно это касается ритуалов магических. Осознав, каким образом этот миф формирует наши ритуалы, мы сможем использовать его для разработки церемоний, более эффективных в символическом отношении. Согласно мнению Кемпбелла, мономиф состоит из шести этапов:

● герой чувствует призыв к странствиям;

● откликаясь на него, герой сталкивается со стражем перехода;

● герой получает помощь от наставника;

● герой попадает в пограничный, призрачный мир;

● герой превосходит наставника и добывает эликсир, магический артефакт или осуществляет свое желание;

● изменившийся герой возвращается в мир, из которого он пришел[12].

 

В качестве наставника может выступать любой проводник, иногда бывший герой, божество или даже животное. Эликсир также может быть какой угодно – от магического объекта до абстрактной идеи, например священный брак либо примирение с божеством или отцом.

Можно проследить, как этот протомиф организует ритуалы, подобные Малому ритуалу Пентаграммы. Маг начинает, как и герой: чувствует призыв, самоопределяется и отделяется от повседневной жизни человечества, обозначая на своем теле точки Древа Жизни. Затем герой движется по пути, произнося пароли на каждой стороне света. Имена, которые произносит маг, очень важны. На востоке это Тетраграмматон (YHVH) – маг символически отождествляет Бога с восходящим Солнцем. На юге он взывает к Адонай, «Господу моему», идентифицируя Солнце в его полной силе с властью Бога. На западе, который ассоциируется с завершением, маг произносит имя Эхейе, «Я есть», связывая продолжительность своей жизни с циклом Солнца, а значит, и Бога. На севере, в мире полночной тьмы, он обращается к Агла (это нотарикон фразы Aта гивор л’олам Адонай, означающей «Ты велик вовеки, Господь мой»), подтверждая тем самым власть Бога даже в самые темные времена[13]. Маг возвращается в центр, который теперь уже является пограничным пространством, и обращается к наставникам в лице архангелов. Он заканчивает ритуал, возвращаясь к началу и повторяя первое ритуальное действие.

В этом плане Малый ритуал Пентаграммы является воспроизведением мифа о путешествии и возвращении героя. То же самое можно сказать и о многих других ритуалах. Достаточно вспомнить, сколько ритуалов предполагают движение к цели. В церемониях бракосочетания, казалось бы, нет никаких причин, по которым бы невеста не могла ожидать священника у алтаря вместе с женихом, однако ее приводит к жениху «наставник», ее отец. Невеста проходит посвящение и получает «эликсир» – сакральный брак. В выпускных церемониях, на первый взгляд абсолютно светских, присутствует шествие выпускников. Выпускники «призваны к странствиям». Они выходят на сцену, где их встречает «наставник» (обычно ректор университета или какое‑то другое важное должностное лицо), который и вручает им дипломы («эликсир») и пожимает руки. В конце церемонии они возвращаются в обычный мир, но теперь уже с буквами после своих имен[14]. Подобные ритуалы распространены повсеместно, поскольку миф о путешествии занимает важное место в любой культуре.

Возможно, вы спросите: что может быть общего между Малым ритуалом Пентаграммы с его тщательно выверенными жестами и заклинаниями на иврите и традиционными шаманскими практиками? Но дело в том, что они основаны на похожих сюжетах. В своей практике шаман чувствует призыв к странствиям – обычно это необходимо для целительской работы. Он входит в транс и переживает путешествие в другой мир, часто визуализируемый как подземный. Духи‑помощники, нередко в виде животных, выступают в роли наставников и помогают шаману добыть эликсир (иногда это утраченный фрагмент души или конкретные целительские знания). Шаман возвращается изменившимся под действием пережитого и обретает силу, необходимую для исцеления или чего‑либо еще[15].

Многие ритуалы включают в себя проверку или встречу со стражем ворот, мимо которого нужно пройти. При бракосочетании проверкой является ритуальный вопрос: «Если кто‑нибудь знает причину, по которой эти люди не могут обвенчаться, пусть скажет о ней сейчас». К моменту вручения дипломов испытания, разумеется, бывают уже пройдены. В Малом ритуале Пентаграммы, как это и должно быть в защитном ритуале, ни проверки, ни стража нет. Однако потенциально они все же присутствуют. Во время шаманского путешествия многие шаманы подвергаются атакам или испытаниям.

Цель осознания протомифа – получение инструмента для выстраивания ритуальных действий. Кроме того, благодаря ему мы понимаем, что ритуалы кухонных ведьм и церемониальной магии восходят к одному и тому же сюжету. Так, испанский, английский и китайский – разные языки, но ни один из них не лучше и не хуже остальных. Вот и свеча, зажженная на печи, ничем не хуже четырехчасового ритуала. Но это не означает, что четырехчасовая церемония никому не нужна. Для некоторых из нас ритуальная магия работает лучше, поскольку соответствует нашим исходным мифам и кодам. Выстраивая ритуальные действия, мы можем осознанно обращаться к протомифу, заранее ознакомившись с несколькими образчиками жанра[16]. Более глубоко вникнув в смысл используемых метафор и выстраивая структуру ритуала, задайте себе несколько вопросов.

Почему я провожу этот ритуал? В чем состоит мой призыв к странствиям? Ответ на эти вопросы может быть практической магической задачей или чем‑то менее конкретным, но вы должны представлять себе, как именно хотите измениться в результате проведения ритуала. Другими словами, какой код вы собираетесь изменить.

Откуда я отправляюсь в путешествие и куда направляюсь? Вы можете идти по кругу, по тропе или просто мысленно куда‑либо двигаться.

Будет ли кто‑то испытывать меня? Если да, то кто и каким образом? В одной викканской церемонии инициации посвящаемому завязывают глаза, ведут по кругу, а затем останавливают, приставив острие меча к его груди. Довольно страшное испытание! Конечно, вы можете испытать себя самостоятельно или воспроизвести в ритуале проверку, уже пройденную ранее.

Кто будет моим наставником? Вы можете инвоцировать божество или ангела, призвать духа в животном обличье или другого проводника. Во многих американских народных магических традициях во время подобных ритуалов обращаются к святым.

Что будет выступать в качестве эликсира? Здесь есть несколько вариантов – от священного брака (вы можете ритуально поженить божество или самого себя) до собственно эликсира (некая субстанция, талисман или другой физический магический объект), от знания (магического слова или еще чего‑то подобного) до примирения, прощения или даже апофеоза (то есть превращения в божественное существо). Впрочем, вы можете и не иметь четкого представления о том, каким будет эликсир. Ведь проводя, к примеру, эвокации, вы тоже не всегда заранее знаете, какой дух проявит себя.

Как я буду возвращаться? Этот этап обычно бывает довольно простым. Вы просто приходите назад тем же путем, каким уходили, повторяя начало ритуала.

Совсем не обязательно всегда соблюдать один и тот же порядок. Наставник может появиться раньше или позже. Не исключено, что вы вообще откажетесь от его участия, однако на это у вас должны быть причины.

В отличие от кодов, поддающихся перестройке, ритуалы основаны на мифологической структуре, работающей на более глубоком уровне. Вместо того чтобы уничтожить старый код и создать новый вокруг определенного символа, вы работаете в рамках базового сюжета, создавая пространство для нового кода. Если это делается в надлежащем состоянии сознания, эффект может быть соответствующим. Этот подход можно использовать в сочетании с экстатическими способами разрушения кодов – о них мы тоже говорили. Если вы пытаетесь создать код, который не соответствует сюжетам нашей культуры, вам придется довольно трудно. Но если вы осознанно работаете в рамках одного из наиболее распространенных и важных мифов – мифа о путешествии из одной реальности в другую, то новый код легко встанет на свое место. Иными словами, вы сможете переместиться в новую реальность – туда, где данный код работает.

 

Осознанность

 

Что такое надлежащее состояние сознания, о котором я упомянул выше? Ритуал, выполненный поверхностно, мало что дает. Шаманское путешествие требует транса, поэтому напрашивается вывод, что и другие ритуалы требует некоего «трансоподобного» состояния. В действительности ритуал должен выполняться в состоянии гиперосознанности, то есть в состоянии сознания, характеризуемом одновременно ясностью и спокойствием. Во время ритуала вы не анализируете и не устанавливаете символических связей. Вы просто выполняете его, полностью находясь в настоящем. Поначалу бывает трудно достигать состояния осознанности. Я выяснил, что лучший способ это сделать – потратить какое‑то время на подготовку ритуальных орудий, воспринимая каждое из них всеми возможными чувствами. Например, я беру жезл и напоминаю себе, что он символизирует мой контроль над стихией огня, и ощущаю при этом его текстуру, вижу его цвет и форму и т. д. Я могу воскурить благовоние и сказать или подумать: «Это благовоние – мои молитвы», – вдыхая при этом его запах и созерцая завитки дыма. Главное – задействовать все чувства и в максимальной степени осознавать «здесь и сейчас» ритуального пространства. Если вы слышите звуки за пределами ритуального круга, следует отфильтровывать их как посторонние. По этой же причине для ритуала лучше выбирать по‑настоящему чистую комнату, чтобы не отвлекаться из‑за беспорядка и хлама, валяющегося вне круга. Суть в том, чтобы присутствовать в ритуале в материальном смысле. Устанавливая с каждым из его элементов физическую связь, вы автоматически налаживаете связь метафорическую и символическую.

Приведу пример, который поможет вам понять, что я подразумеваю под средством очищения сознания. Возьмем простой акт зажжения свечи. Один вариант – просто сказать: «Я хочу любви», – и зажечь свечу. Эффект будет нулевым или, во всяком случае, незначительным. Другой вариант – подробно разъяснить: «Итак, свеча символизирует волю, свет символизирует изменения, а розовый цвет – любовь», – и проделать при этом необходимую подготовительную работу. Но проблема в том, что в данном случае вы по‑прежнему не уделяете внимания самой свече. Ваш ум поглощен означаемыми, а не означающими, а ведь магия работает, манипулируя означающими, чтобы изменить означаемые. Поэтому вы должны заранее выбрать материалы, основываясь на их символическом значении. И затем, используя их, медленно произносить заклинание, визуализируя каждую фразу. Вы чувствуете текстуру спички. Вы обоняете запах свечи. Вы позволяете себе полностью сфокусироваться на свече – не на том, что она означает, а на ней самой. Вы зажигаете спичку. Вы чувствуете запах серы собственными ноздрями. Вы подносите огонек к фитилю и смотрите, как он занимается. Вы чувствуете жар огня. Вы вдыхаете аромат масла. И так далее. Другими словами, вы выполняете ритуал, полностью осознавая сами действия, а не то, что они означают. Ваше сознание – если вы проделали необходимую подготовительную работу – уже знает, что они означают.

Ритуалы происходят в физическом мире, но соединяют этот физический мир с высочайшим уровнем абстракции – сюжетами, которые организуют наши метафоры. Язык начинается не со слова, а с мифа, и магия начинается не с духов и богов, а с материального мира. Даже высшая форма магии – теургия, или инвокация богов, – работает среди символов материального мира, манипулируя ими с целью воссоздания мифов, в которых обитают боги.

 

Теургия

 

Термин теургия происходит от двух греческих слов, означающих «бог» и «деяние, работа». Соответственно, теургия – это «божественное деяние», каковым по природе своей является и любой другой религиозный ритуал. Теургией обычно называют особую традиционную практику неоплатонизма, сформировавшегося в основном после возникновения христианства. Она имеет два направления, у каждого был свой основоположник. Плотин – сторонник спокойных размышлений о природе богов: например, говорит он, человек может размышлять о протяженности Вселенной, а затем мысленно упразднить все границы[17]. Ямвлих, ученик Плотина, полагал, что для многих людей эта практика будет слишком сложной. По его мнению, человек проводит ритуал, чтобы перейти из материального мира – низшего из всех миров в неоплатонизме – в высший мир идей. Мир идей, по Ямвлиху, – это то, что я называю мифами, то есть сюжетами, организующими метафоры. Так, например, в нем есть идеальный человек, с которым мы себя постоянно сравниваем, и это сравнение является основой морали.

Ямвлиху мы во многом обязаны существованием нынешней западной мистериальной традиции. Его идеи проникли и в христианство. Ямвлих отстаивает ритуал определенного типа, в котором производятся манипуляции с символами божественных сил (физическими объектами), призванные воспроизвести некие архетипические мифологические истории. Так, традиционное жертвоприношение можно истолковать как «инсценировку» мифа об апофеозе – скажем, о самосожжении Геркулеса на костре. Теургист использует физический ритуал, чтобы загрузить свое сознание мифологическими идеями, выраженными в ритуальных действиях. К сожалению, у нас недостаточно информации о том, как выглядел эллинистический теургический ритуал[18]. Но его можно реконструировать на основе того, что мы видим в магических практиках, не относящихся к неоплатонической традиции. Один из примеров – теофагия, практика, работающая в мире мифов и метафор. Теофагия – это ритуализированное поедание бога в символическом или мистическом смысле. Это распространенный ритуал и, как нам кажется, у него не один источник, он возник независимо во многих местах. Возможно, генетически он связан с другим распространенным ритуалом – жертвоприношением. В жертвоприношении предмет (часто пищевая субстанция) ритуально уничтожается (зачастую сжигается) и передается нужному богу. Нередко в качестве жертвы выступают животные, так как они представляют определенную ценность. От сжигания животного до пикника на природе – один шаг, и во многих культурах жертвоприношения превратились именно в нечто подобное. Когда участники церемонии отведывают приготовленной пищи, жертвоприношение превращается в ритуал причастия, в котором боги и люди едят вместе. Тот факт, что не все жертвоприношения включают в себя причастие, может указывать на более позднее добавление данного обряда. Например, древние греки полностью сжигали пожертвование, так что это была искупительная жертва[19]. Причастие не есть теофагия – пища принадлежит богам и людям одновременно, но не отождествляется ни с теми, ни с другими.

Теофагия имеет место, когда верующий явно идентифицирует еду как бога или, по крайней мере, как символ бога. Например, в католическом причастии хлеб отождествляется с Христом: «Сие есть тело мое». В других видах причастия такое отождествление присутствует в различной степени. Например, в ритуале причастия, при котором присутствовал я, священнослужитель предлагал хлеб и вино, поясняя, что они напоминают нам о Тайной Вечере, но символизируют не личность божества, а сообщество, которое собралось во имя этого божества. Таким образом, мы ели абстрактную идею, а не бога. Среди других ритуалов теофагии можно назвать обряд народа йоруба, реконструированный и описанный Яном Фрайзом в книге «Визуальная магия». В этом ритуале жрец молится на чашу с жидкостью и призывает в нее своих богов, затем выпивает жидкость, впуская их внутрь[20].

В отличие от некоторых форм практической магии, разработанных для преодоления бесполезных кодов, эти ритуалы работают в рамках установленных кодов, формируя новые метафорические связи. Код поедания особенно силен. Когда в литературе описывается, как персонажи едят, это означает, что между ними существует какая‑то общность. По тому, как протекает процесс принятия пищи, можно предсказать, насколько хорошо эта общность будет работать. Поедание – это еще и акт агрессии, а также акт превращения и присвоения. Когда мы поедаем пищу, она становится частью нас самих, тем, чем мы завладеваем навечно. Поцелуи, оральный секс, улыбка, показывание языка – все эти действия связаны с идеей поедания и превращения. Поедание также разрушает границы между внутренним и внешним. В процессе еды внешнее становится внутренним. В этом отношении поедание действует в рамках метафоры «внешнее – это другой, внутреннее – это я» и способствует включению высшего Иного в собственное «Я».

Сама ритуальная практика может быть разной. Во многих культурах теофагия заключается лишь в обращенной к божеству просьбе войти в пищу, которая будет съедена. В других культурах она сопровождается длинными заклинаниями. В традиционном британском ведьмовстве, разновидности языческой магии, отличающейся от Викки, хлеб и вино «заговариваются» или посвящаются богу и богине соответственно. Они поглощаются и становятся частью верующего. В зависимости от применения ритуала это приобщение может протекать в виде причастия или полномасштабной теофагии[21]. Однако во всех ритуалах есть нечто общее: субстанция, которую собираются поглощать, вербально или символически отождествляется с божеством. Практикующий теофагию принимает пищу ритуальным, осмысленным способом.

Теофагия действует на всех уровнях: символа, кода, метафоры и мифа. Пища как символ соотносится с кодом поедания, связанного с идеями превращения и присвоения. Код способствует созданию метафоры «я есть бог» из метафоры «пища есть бог». И если в мифе о божестве присутствует какой‑то элемент апофеоза, какой‑то мостик между человеческим и божественным, как в случае с Христом или Дионисом, то метафора связывает нас с этим мифом. Верующий заимствует какое‑то качество божества, переживая малый апофеоз. В практической магии цепочка другая: код модифицируют, чтобы изменить расстановку символов. Но эти две операции не так уж сильно разнятся, поскольку верующий без труда может использовать апофеоз для перестройки кодов, которые становятся ему подвластны.

Иногда бывает трудно сформулировать разницу между кодом и, например, метафорой или между метафорой и мифом. На практике границы между этими способами организации символов весьма расплывчаты. Мы можем свести довольно сложную структуру, о которой я рассказывал в данной главе, к трем уровням. Первый – уровень символов, где Х обозначает Y. Второй – уровень кода и метафоры, где мы узнаем, как интерпретировать символы. И третий – уровень мифа и сюжета, который дает нам понять, что означают данные интерпретации. Практикующему магу стоит помнить, что все эти уровни описывают способы организации и обработки информации и что воспринимаемый нами мир, которым мы пытаемся манипулировать при помощи магии, – не что иное, как история, которую материя рассказывает сознанию. Мы можем изменить ее сюжет, возразив материи посредством мифа.



[1] Lakoff, George, Johnson, Mark. Metaphors We Live By.

 

[2] Lakoff, George. Moral Politics: How Liberals and Conservatives Think. Chicago: University of Chicago Press, 2002.

 

[3] В данном случае это синекдоха, тип метафоры, в котором часть означает целое, как экран означает кино, а руки – работника. Материя – это лишь часть мира, но в данном случае она представляет целое. – Примеч. авт.

 

[4] Хотя общая семантика является по большому счету псеводнаукой, многие настоящие лингвисты, философы и психологи осведомлены об ее идеях, что делает эти идеи значимыми. Кстати говоря, семантика в традиционном лингвистическом понимании – это наука о значении слов, а общая семантика, с точки зрения большинства лингвистов, занимается проблемами прагматики и языкового узуса. – Примеч. авт.

 

[5] Korzybsky, Alfred. Science and Sanity: An Introduction to Non‑Aristotelian Systems and General Semantics. Fort Worth, TX: Institute of General Semantics, 1995.

 

[6] De gustibus non disputandum est (лат.) – Примеч. авт.

 

[7] Crane, Hart. A Letter to Harriet Monroe. O My Land, My Friends: The Selected Letters of Hart Crane. Langdon Hammer and Brom Weber, eds. New York: Four Walls Eight Windows, 1997, 278–279.

 

[8] Может быть, это двенадцать пересекающихся пентаграмм, символизирующих человечество в двенадцати астрологических знаках, или домах. А может, как считал Платон, он представляет саму субстанцию пространства. – Примеч. авт.

 

[9] Да, это тоже метафора. Она соответствует истине только тогда, когда мы находимся в определенном месте. На орбите и в космическом пространстве небо будет так же «внизу», как и Земля. – Примеч. авт.

 

[10] Turner, Victor. The Ritual Process: Structure and Anti‑Structure. Ithaca, NY: Cornell University Press, 1977.

 

[11] Я не хочу сказать, что этого события не было на самом деле, когда называю его мифологическим. Я имею в виду, что оно воспроизводится как сюжет в нашей культуре. – Примеч. авт.

 

[12] Campbell, Joseph. The Hero with a Thousand Faces. Princeton, NJ: Princeton University Press, 1972.

 

[13] Regardie, Israel. The Tree of Life: An Illustarted Study in Magic. Chic Cicero and Sandra Tabatha Cicero, eds. St. Paul, MN: Llewellyn, 2000. В этой книге рассказывается об эзотерической символике слов силы, использующихся в Малом ритуале Пентаграммы.

 

[14] Имеются в виду аббревиатуры, означающие ученые степени, полученные по окончании учебы. – Примеч. пер.

 

[15] Harner, Michael. The Way of the Shaman. San Francisco: Harper, 1990.

 

[16] Я рекомендую почитать в первую очередь хороший перевод «Одиссеи», а также миф об Инанне и ее схождении в нижний мир, историю Будды и жизнеописания Тора и гигантов. Дюжина антологий мифов, лучше всего – оригиналов в переводе, а не просто пересказов, никому не повредит. – Примеч. авт.

 

[17] Плотин. Эннеады.

 

[18] Ямвлих. О мистериях. 8

 

[19] Burkert, Walter. Greek Religion. John Raffan, trans. Cambridge, MA: Harvard University Press, 1985.

 

[20] Fries, Jan. Visual Magick: A Manual of Freestyle Shamanism. Oxford, UK: Mandrake, 1992.

 

[21] Artisson, Robin. The Witching Way of the Hollow Hill: The Gramarye of the Folk Who Dwell Below the Mound. [No location]: Veritas Numquam Perit, 2006.

 

Далее...

Обновлено (23.03.2019 12:57)

 

Найти на сайте